Шаша однажды столкнулась с подобным в приграничном оазисе. Она наблюдала как оборотни, готовясь к бою с агридцами, наносили на тело чары, защищающие их от воздействия смертоносной магии. Таким волкам Хаюрба почти невозможно было противостоять, их можно было уничтожить только физически.

«Бедняга Рон. Нашел ли его Тиш?»

— Что ты делаешь? — Мара оторвалась от книги.

— Пишу письмо бабушке. Знаешь, у меня есть пес, но он убежал как раз накануне моего отъезда в академию. Я очень за него переживаю.

— Ты дергаешься из-за простой собаки? — соседка скривилась. — У нас в деревне были и коровы, и куры, и козы, но я не понимаю, зачем переживать за них. Я черствая, да?

— Если бы одна из коз стала тебе другом, а потом потерялась, я думаю, ты тоже страдала бы.

— Коза Мяшка не была мне другом, но я очень страдала. Особенно, когда отведала хворостины от старосты.

— Да ну тебя…

Ночью Мара плакала во сне и звала козу Мяшку. Весьма впечатлительная особа.

Глава 18. О кадийских кудесницах и яростных берсерках

Хаюрб слушал хоровое пение приглашенных из Шаму артистов. Их волшебный дар раскрылся в полной мере: в голосах слышались и рокот моря, и шелест деревьев, и горное эхо. Шамуйскую музыку порождала сама природа, поэтому она считалась целебной и прежде всего полезной для измученных думами людей. Бессонные ночи, нежелание возлечь ни с одной из наложниц, не говоря о статусных женах, в число коих входили принцессы со всех соседних государств, и почти полная потеря аппетита — вот те причины, по которым Великая Даюри решилась взяться за здоровье сына.

— Это все из-за той паршивки, чей дар так и не раскрылся? — она стояла над лежащим на полу сыном и наблюдала, как ему в четыре руки делают массаж. Кожа лоснилась от щедро пролитого на нее масла, умелые пальчики доставленных из Кадии девушек не только разгоняли кровь и разминали мышцы, но и щедро делились магией, продлевающей жизнь. Даюри в последнюю очередь волновало, почему кадийские кудесницы долго не живут. Она прекрасно знала закон сохранения магии: если здесь и сейчас прибыло, значит где-то ровно столько же убыло. Глава кадийских магов, конечно, следил за балансом, но золото, положенное на противоположную чашу весов, всегда позволяло Лиге закрыть глаза на сильно качнувшуюся стрелку.

Не имело смысла обзаводиться и рабынями, пригнанными из Кадии — они увядали в считанные годы. Проще было договориться с царем Черенди о ненападении и брать мзду омолаживающими массажами.

— Мам, давай не будем о Шаше… — Хаюрб повернул голову, и Даюри с завистью отметила, как разгладились морщины на лбу сына. Ей массаж уже не помогал. Тело, давно утратившее гибкость, просто не принимало магию. За все надо платить. Неумеренное желание сохранить любовь отца Хаюрба, вылившееся в то, что она за вечер иссушила двух кадиек, закончилось грандиозным скандалом. Неприглядная картина насильственного удержания девушек, чьи тела тайно сбросили в море, окончательно отвратила правителя от старшей жены. Изгнание, длившееся более двадцати лет, непростое возвращение ко двору на правах матери наследника и непрекращающаяся борьба за власть закалили Даюри. Ее мальчик получил надежного союзника, но ему приходилось закрывать глаза на способы управления, которыми пользовалась королева-мать.

Он до сих пор не мог простить ей избиение Шаши. Оставляя похищенную девочку на попечение родного человека, Хаюрб внятно объяснил, насколько землянка ему дорога. Если бы не прилюдное применение кнута, Шаша стала бы одной из его жен. А теперь, когда ее тело украшали шрамы, пусть и едва заметные, она не годилась даже в наложницы. Закон четко оговаривал — в гарем правителя могут входить только совершенные женщины. А его Шаша, девочка, которую он выслеживал почти год, перестала быть совершенством. И как бы он ни старался излечить тело землянки, которое почти утратило следы того страшного дня, память присутствующим при избиении не стереть.

Ему сразу же доложили о происходящем. Тогда он едва сдержался. Вылез из бассейна, и лишь когда слуга догнал его и протянул штаны, понял, что бежал обнаженным. Прежде чем открыть дверь, выровнял дыхание. Его «И как?» прозвучало для чужих ушей обыденно. Так, словно избиение происходило с его ведома, и лишь мать по потемневшим глазам поняла, насколько он был взбешен. Но… нельзя поднимать голос на Великую Даюри, тем более, когда она находится в окружении снох.

Хаюрб сжал зубы и отвернулся в другую сторону. Лучше он будет смотреть на массажистку, пусть та, как и всякая кадийка, не отличалась красотой. В соседнем царстве на удивление непривлекательные женщины. Вот и эта далеко не ушла от иноземного эталона «красоты»: сросшиеся брови, глубоко посаженные глаза, небольшой рост, вся какая-то жилистая. Такую погладить, все равно что провести рукой по иссушенной виноградной лозе. Полная противоположность его матери — статной, высокой, великолепной принцессы из Врада.

В том, что не проявился дар Шаши, правитель песков винил мать, заставившую весь Хаюрбат называть ее Великой, но так мелко отомстившей похищенной девчонке. Решившая, что сын увлекся землянкой, раз почти год провел вне дома, она побоялась впустить в свой ближний круг молодую и сильную соперницу. Если бы у Шаши проснулся дар, королева-мать с такой снохой не справилась бы. А значит, нужно было низвести ее до статуса рабыни.

Вечером Даюри заламывала руки, рыдала, объясняя, что желала помочь. «Ты же знаешь, дорогу дару открывает боль». Сын прятал лицо в ладонях. Он не хотел смотреть на плачущую мать. Когда-то Хаюрб поклялся, что она, намучившись в изгнании, больше не проронит ни слезинки. Он сам убил эльфийку, из-за которой отец потерял интерес к своей Даюри. А потом ее сына. И еще несколько братьев от других женщин. И самих этих женщин. Всех, кто стоял на пути к трону и помнил унижение старшей жены.

— Прости, я поторопилась, надо было дождаться тебя.

— Все, мама, все. Она всего лишь рабыня.

— Ты уже возлежал с ней? — глаза Даюри очень быстро высохли.

— Да. Но дар так и не открылся.

— Ты был нежен? Зря. Ей надо больше боли.

— Оставь ее, мама. Рано или поздно произойдет нечто такое, от чего дар сам вспыхнет.

— Так сделай так, чтобы это нечто поджидало ее на каждом углу.

Судьба Шаши была решена.

Опасные задания, выматывающие путешествия от оазиса к оазису и танцы на острие ножа. Всякий раз, когда она вновь появлялась в столице, король ждал ее. Синяки и порезы, полученные ею в схватке с ним — ничто по сравнению с тем, что он перенес, погружаясь в думы о танцовщице. Вдруг не справится, и один из хаюрдагов возьмет ее силой? Или соблазнится и останется во владениях мятежного вассала? Влюбится?! И нож скользил по обнаженному телу Шаши так, чтобы причинить максимум боли. В те дни, когда Хаюрб не мог справиться с собой, он не выходил к ждущей его девушке. Иначе она умерла бы.

Толстуха из хора взяла высокую ноту. Хрустальный кубок в руках Хаюрба разлетелся на осколки.

Александра еще в «столовке» заметила, что на нее как-то странно смотрят. Решив не играть в Дюймовочку, которой хватит ползернышка в день, взяла тарелку каши с изюмом, три куска хлеба, добротно смазанных маслом, несколько пластиков сыра и огромную кружку исходящего паром напитка. «Какао?! Здесь?! Здорово!»

Устроилась за тем же столом, куда ее привел лорд Гаррон, и только вцепилась зубами в бутерброд, как заметила, что сидящие напротив перестали жевать.

— Что? — спросила она.

Ложки усиленно заработали, глаза от тарелок больше не отрывались.

Завтрак прошел в полной тишине.

Куратор так и не появился, что Сашу вполне устраивало. Крепкий сон после факультативных занятий явно пошел на пользу. Исчезли нервозность, страх опозориться, сделать что-нибудь не так. И вообще, ее совсем не волновали задранные брови. Пусть бы появился и играл ими в свое удовольствие, в краску больше не вгонит. Странным делом болезнь, которую можно было назвать внезапной влюбленностью, испарилась. Александра не отрицала, что лорд Гаррон красивый мужчина и, переступи он порог, сердце наверняка ускорило бы свой темп, но томление, вызывающее низменные инстинкты, пропало. А оно ведь преследовало ее с тех пор, как Саша услышала голос куратора.