Глава 26. Маска, я тебя знаю!

Гаррон злился. О, как же он злился!

Впервые в жизни они с отцом смотрели не в одну сторону. На их дружбу и доверие не повлияли ни раннее отчуждение матери, которая могла бы жить в столице, но холодная сердцем она предпочла общение с сыном гордому одиночеству среди снегов; ни разрыв с Наиной — племянницей короля, прошедший на удивление мирно, хотя Гаррон видел, как отцу трудно было смириться с потерей перспективной невестки; ни желание сына надолго покинуть страну, служа верой и правдой родине где-нибудь в недрах вражеской страны, а вот Шаша, с которой он был знаком совсем не годы и не месяцы — считанные дни, вдруг стала камнем преткновения.

Осознанию Гаррона не поддавалось то, что заставляло его пристально следить за бывшей танцовщицей и тянуться к ней. Да, для остальных, кто был в курсе разведывательной деятельности лорда, нахождение рядом с объектом наблюдения вполне объяснимо, как и для отца, узнавшего о действии родового амулета, висящего на шее чужачки. Но теперь, когда на строне сменили защиту, теперь-то что? Сильный Упырь полностью перекрыл магию амулета, а значит, как и мечтал Рон, перестал навязывать ложные чувства. Так откуда эта тянущая боль, стоит только подумать, как рисковала Шаша, спустившись в зверинец? Гаррон даже был благодарен, что гиену убили до ее прихода.

«Вооружилась ножом!» — удручающе покачал головой Рон, точно зная, насколько сильны оборотни. Смертельные раны не останавливали их, хаюрдаги бились до последнего, а та лапища, что тянулась за пределы клетки, вполне могла свернуть девчонке шею.

И все бы ничего, если бы дело ограничилось реакцией «куратора» на грозящую Шаше опасность, но как быть с бешенством, поднимающимся горячей волной, стоит ей пихнуть плечом Арса или улыбнуться Кассу?

— Шаагиль, что со мной?

Редко он обращался к богу, совсем редко… Чаще упоминал имя его оппонента — Валааха.

Гаррон остановился.

А он ведь никогда не задумывался, как тяжело было Валааху, когда тот проиграл битву за сердце Афарики. Два брата рассорились на века из-за женщины. И старший, не смирившись с поражением, собрал войско и силой попытался отнять любимую, за что и был отправлен в бездну, носящую теперь его имя. Но ведь не перестал любить? Скорее всего нет, иначе родственникам сейчас нечего было бы делить. Прежние обиды ушли бы в небытие, как это частенько случается в истории международных отношений: даже королевства, бьющиеся, как непримиримые враги, оставив на поле брани горы трупов, все-таки находят возможность прийти к миру.

Примерить опыт божественных братьев на нынешнее противостояние отца и сына можно с натяжкой, но в обоих случаях причина в женщине.

Гаррон вдруг со всей очевидностью понял, что предложи ему выбор, и он, не задумываясь, протянет руку Шаше. Что это? Безумие?

Когда женщина становится важнее отца?

— Нет, с этим нужно что-то делать. И немедленно.

— Постой, Гаррон! — Тень карлицы схватила его за руку. — Не злись на отца. Любовь туманит твой разум.

— Любовь?! — если бы у Гаррона были колючки, сейчас бы он ощетинился. — Я просто пытаюсь быть благодарным. Алекс не единожды спасла мне жизнь, и я не оставлю ее в беде по прихоти лорда Цессира.

— Встань на его место. От предложения короля не отказываются, и чтобы сказать Элькассару и его дочери «нет», нужно найти веский довод.

— Я уже женат, разве это не повод оставить меня в покое?

— Ты прекрасно знаешь, что брак не консуммирован, а значит, у тебя нет причин цепляться за него. Развод будет осуществлен по щелчку пальцев короля. Рассуди трезво, что принесет вашему роду бывшая танцовщица, а что принцесса Самфира? Все мы когда-то поклялись, что больше не будем действовать по велению сердца. Посмотри, каким грандиозным расколом закончилось противостояние Шаагиля и Валааха. Сейчас только магия позволяет нам удержаться на верхушке мира, а любовь чаше служит препятствием к восхождению, а не приятным дополнением к браку. И не стоит ставить ее во главу угла. Трезвость и расчет.

— Вам скоро предстоит отправиться на небеса, век Тени недолог. Что вы скажете Пресветлой паре, которая прошла через многое, лишь бы сохранить любовь?

— Там, наверху, давно нет любви.

— Вы, леди, богохульствуете.

— Я точно знаю. Трое пресветлых когда-то были одними из нас. И я скорее выберу Валааха, чем небеса. Он хотя бы честнее, — ясные глаза тетушки Зиры не отпускали. Она уже не удерживала Гаррона, но он не спешил уйти. — Красивая сказка придумана для простолюдинов и детей, а на самом деле это банальная история захвата власти. И Афарика осталась с тем, кто победил.

— А любовь? — устои Цессира-младшего рушились. Нет, он не был наивным мальчиком, но то, что тебе вдалбливают в голову с детства, всегда воспринимается как истина.

— Валаах после предательства выбил ее из себя. Он добровольно ушел под землю, лишь бы не видеть фальшивый свет.

— Вам точно место у него, — потрясение не позволяло выбирать слова.

— С превеликим удовольствием. Я сама откажусь ступить на небесную лестницу. А тебе советую подумать, прежде чем идти наперекор королю.

Гаррон дернулся.

— Я не убеждаю тебя согласиться с выбором отца. Я хочу, чтобы ты взвесил свои силы — сможешь ли восстать против всего мира? Сможешь ли защитить ту, которую полюбил? Не проиграешь ли только потому, что она, подобно Афарике, выберет другого?

— Какого другого?

— Того, у кого нет проблем подобно твоим. На кого не охотится венценосная пара, и для кого Алекс не станет досадной помехой. Чего застыл? Иди. Я все сказала.

Саша сидела на скамейке в небольшом садике, примыкающем к лечебному корпусу. Шелест молодой листвы, пение птиц, жужжание пчел, деловито переносящих тяжелые тела от одного цветка к другому, умиротворяли.

Александра закрыла глаза и подставила лицо местному солнцу. Неяркое, оно нежно прикасалось к коже. Вот именно нежности сейчас не хватало. Самой простой, человеческой. Но кто бы вдруг проявил ее? Мару давно отпустили, не посчитав нужным возиться с ее расшатанной нервной системой, хотя визжала она в зверинце гораздо громче леди Дафой, тетушка Зира летала где-то на верхних этажах академии, куда Саше по какой-то невнятной причине вход воспрещался, Дюша и толстяк Люка — самые отзывчивые парни из компании северян, были на занятиях, а ни с кем другим общаться не хотелось. Слишком много событий, мыслей и страхов, чтобы беззаботно болтать с другими обитателями лазарета.

Прижаться бы, как бывало когда-то, к родному человеку, зарыться лицом в пахнущие табаком одежды, почувствовать себя маленькой девочкой, на защиту которой в любой момент встанет дед — сильный даже в свои семьдесят лет, но нет… Нет рядом такого.

И опять в памяти всплыл улыбающийся Даниил. Друг. Самый настоящий друг, которого она своей неосторожностью убила.

Слезы потекли сами по себе. И вот уже скривилось в плаксивой гримасе лицо, моментально заложило нос, и захотелось разреветься в полную силу, по-бабски, с всхлипываниями и причитаниями, чтобы выплакать всю накопившуюся боль.

Слепая от слез, она не сразу увидела, что не одна. Ее подняли рывком и прижали к груди. Так, как мечтала. Сильные руки, запах не табака, но такой же успокаивающий, поглаживание по голове и тихое: «Тш-ш-ш, тш-ш-ш, девочка. Все будет хорошо».

Плакала она со вкусом. С пятнами от слез на чужой одежде, со шмыганьем носом и жалобами на жизнь.

— Ну почему, почему все это происходит со мной? — спрашивала она, и ей тихо отвечали:

— Потому что ты особенная.

— Для кого я особенная? — подняла лицо и прищурилась, чтобы лучше рассмотреть, хотя уже знала, кто пришел на помощь.

— Для меня, для этого мира.

— Для вас? — слова Саше давались с трудом, произносились невнятно, но ей нужно было услышать ответ. И ведь не спросила, почему «для этого мира», важно было знать, почему особенная для него, куратора.